Интервью с режиссёром “Никаких Больше Вечеринок” и “Комната”
Александр Иринархов
– Давай начнём с рассказа о том, как ты вообще стал этим заниматься, и когда ты понял, что “я, Саша Иринархов — режиссёр”?
– Я долго шёл к этому. Такая длинная история... Сначала я учился на психолога, и когда я закончил, в 2008 или 2009, кризис был, и вообще всех уволили, даже работающих психологов с опытом, не то что мне пойти работать с нуля. И у меня была подруга, и мы просто говорили (о том, что делать – прим. ред.). Я понимал, что мне вся эта медийная тема в большом смысле тоже интересна. И она говорит “Саш, а чё тебе на телек не пойти работать?” Я такой — “Ну, я не знаю…”, я вообще ничего не знал, вообще.
Ну и короче пошёл на телек, сначала просто выдавал пропуски на входе, и потом как-то хорошо там в одном случае себя проявил, и сразу стал ассистентом генерального продюсера на MTV. И потом мясо вообще понеслось: пошёл по телеку, было очень скучно, я сразу понял, что это не моя работа, но не знал, как зацепиться, и вообще как будто бы не имел… думал, что не имею права что-то придумывать, что нужно пройти какой-то длинный путь, вот это всё.
Потом постепенно стал переходить из места в место и понял что уже в рамках работы продюсера возникают задачи, когда нужно додумать, придумать, предложить. Сначала было стрёмно, но потом начало нравиться, я понял что я могу, но по-прежнему боялся. Я работал на Вечернем Урганте, там познакомился с чуваками, с Гудком, потом — на Caramba TV. Там мы начали что-то придумывать, что-то писать, там я первый свой ролик снял. Это уже 2012–2013 год, не помню. Потом попал в продакшн Metrafilms на должность креативного продюсера, и там уже появилась возможность побольше придумывать, и там уже я постепенно набирался смелости.
– Когда ты понял, что всё-таки право имеешь и уже можно быть режиссёром?
– Случилось две вещи. В 2016 мы общались с артистом Дельфином, с менеджером, я придумал для них идею, и она им понравилась. Мы всё (съёмочное оборудование, команду — прим. ред.) по своим собрали, раскадровку сделали, и они два месяца тянули, а потом “Слушай, ну мы подумали, у нас сейчас нет денег”, и я прям прочувствовал, что в депрессию начинаю погружаться.
Параллельно я продюсировал проект “Семеро смелых” и у меня был оператор, и просто совершенно случайно случилось, что один мой знакомый рассказал про девочку, которая занимается боями без правил. У нас была камера, и мы просто поехали и что-то подсняли. И такие: “Блин, а она классный герой”. Снимали три дня, потом начали монтировать, поняли, что не хватает закадрового текста. Я дал Вике (героине) камеру и она месяц записывала эмоциональный итог дня. По вотсапу я её приводил потихоньку к тому, чтобы она от дневника с описанием дня перешла к тому, чтобы рассказывать об эмоциях. В один день её прорвало очень мощно, и она записала очень крутой большой текст, который мы в итоге взяли в монтаж.
Я просто взял, попробовал, как я хочу, без всяких референсов, и понял чётко, что могу. И тогда на работе поняли, что меня тоже могут предлагать на документальные проекты. Я снял два проекта (как режиссёр) — “Я иду искать” (для Яндекс) и другой, документальный проект, двенадцать роликов.
Тогда я понял, что мой путь режиссёрский — это не ждать предложений, я понял, что надо самому стараться. Моё продвижение, лично мой путь — не через коммерческие проекты, а через проекты, которые я сам хожу, делаю, через усилия какие-то, а потом они уже работают на рекламу (и проекты), которую мне предлагают. Реклама — чтобы жить, и чтобы знакомиться с удивительными людьми. У меня пока не было такого, что я снял рекламу и мне сказали “У, вот это реклама, давайте чувака приглашать на рекламу получше”, хотя так чаще всего бывает.
Я уволился сразу уходя с проектами — я из тех, кто подстелил себе, в общем, соломки. И вот я набравшись смелости и денег с зарплаты, я вышел, и бац, всё очень сильно изменилось сразу.
– У многих моих знакомых есть мнение, что есть реклама, коммерция, где ты зарабатываешь, где есть классный бюджет и нормально всё спланировано, и есть клипы, где полный хаос, и нет денег. Какое представление об этом у тебя?
– Всегда есть какой-то движок в проекте, тот, которому больше остальных надо, и в коммерческом проекте это может быть продюсер, это может быть агентство, в творческом проекте в любом случае это ты. Там колоссально другое вовлечение. Ты должен делать всё, контролировать каждый цвет, свет, почему это, почему то. Будут неопытные люди, будут люди, которые хотят попробовать, которые ни перед кем не отчитываются. Если ассистент рекламного продюсера лажает, ему пиздец, просто пиздец. Если здесь — “Ну режиссёр поорёт, перестанет, потом сделает классный клип, а я выложу его в портфолио” — думает ассистент продюсера. Поэтому нужно быть на дикой энергии, искать резерв, не подходить к нему уставшим, от и до, до самого выхода.
Но есть стандарты организации проекта: у тебя есть задумка, которая встречается с творческим видением других людей, и она не должна встречаться с административными недоработками и из-за этого становится хуже, или другой. Нужно выбирать, где ты компромиссный, а где ты ни в коем случае не компромиссный. Всё должно быть чётко. Хотя мне хотелось бы снять клип или фильм, когда у тебя есть оператор, есть камера, есть актёры, сегодня ездим, сняли двадцать минут, завтра сняли ещё что-то... У меня такого не было, но я знаю, что так получаются классные вещи, потому что появляется жизнь совместная у группы.
– Давай поговорим о клипах. После документальных работ и рекламы ты снял две работы – для групп СБПЧ и Cream Soda. Как так случилось?
– Всегда хотел. В начале мне ошибочно казалось, что клип это маленькая репетиция перед кино. Достаточно быстро я понял, что это просто отдельный жанр, где можно по-другому работать со смыслами, что вещи, которые нельзя делать в кино, в клипах заходят, ну и наоборот. Как так получилось…
С Кириллом я знаком с MTV, он был креативным продюсером, приглашённой звездой, а с Антохой, который их директор, мы постоянно общаемся, на связи. Я им постоянно говорил, “чуваки, я бы что-нибудь вам снял”. В какой-то момент, видимо, кредит доверия вырос. Мне Киря написал, что они хотят, чтобы я снял им клип на песню “Комната”.
– Расскажи о своём процессе придумывания?
– Есть очень простой метод, его Дима Мамулия в МШК рассказывал. Ты смотришь фильм, видишь сцену, думаешь: “Вот это сцена, это пиздец, разъёб!” Надо остановить себя и спросить — какое ощущение в этой сцене, что именно подарило это ощущение крутой сцены. Поднимаешь это и пытаешься найти аналог творческий. Какие структурные элементы можно заменить, а что останется? И это бомба, ты реально придумываешь всё по-новой.
Я поймал какое-то ощущение в истории с домами, которая мне нравилась, и полностью всё поменял. Подчёркивал маршевость, лозунговость. СБПЧ — это ударение на каждое слово, это музыка из лагеря детского. И подумал — “лагерь”, “ретро”, явно когда Кирилл был ребёнком, не современный, я был же вожатым. Стали наслаиваться ощущения, фильмы, которые смотрел, “Шведскую историю любви” Роя Андерсона, начал подписываться на инстаграмы каких-то пиздюков, смотреть, что у них, какие они другие, какие темы мне отзываются, это всегда какая-то природа, велики, я подумал — как круто, велик это же символ убегания от ответственности, ты просто едешь, не обязательно по дороге. Потом про банду девчонок этих. В начале там были мальчишки, в самой первой итерации. Я подумал “блин, прикольно, а что если развернуть?”, развернул: во, теперь работает.
– В первой итерации мальчишка был инициатором общения?
– Когда она ещё в голове была, да. Я подумал, так скучно, надо что-то развернуть. Потом мы переписывали эту историю, она была более событийная. Я понял, что если в тексте много смысла, нельзя делать сюжет, (они) будут конкурировать между собой, ты вообще запутаешься — ни песню не поймёшь, ничего. Комментарии под такими клипами часто “Классный видеоряд, но при чём здесь песня?”, “Классная песня, не понял о чём клип”, вот это всё. Тут очень важно не пытаться сделать короткий метр под музыку.
– На сколько ты вообще планируешь, раскадровку делаешь?
– Мы аниматик делали, это очень важно. Он изменится конечно, но нужно понимать, как с драматургией песни сочетается драматургия клипа: здесь два голоса, здесь один, здесь поёт Женя с Кириллом, это значит что сначала это её точка зрения, потом его, то есть какие-то интуитивные штуки.
Я знаю, что Олег Трофим раньше делал классную штуку, которую я тоже пробовал — разрезал песню на куски и продумывал сюжетные точки (по ним — прим. ред.). Потому что песня большая, и она похищает твоё сознание. Я обязательно прописываю весь текст, делаю таймлайн, сколько времени припев, куплет, то, сё. Пишешь историю, рассчитываешь, сколько времени длится каждая часть, и пытаешься всё это вместе свести. Ещё мы делали цветовой скрипт, в котором прописывался цвет для каждой сцены.
– Бюджет был небольшой, да?
– Я написал тритмент, который мне понравился, и дальше я стал искать вместе с директором группы, Антоном, тех, кто может дать ещё денег или взять производство на себя. Нас слили несколько продакшнов, мы закинули идею Fetish Film, они сказали “приходи”, была встреча, на которой я оказался убедительным, хотя много было вопросов, почему это, почему так, почему вообще мне это предложили. Они добавили своих денег, и бюджет вырос в два раза.
– Сколько времени занял препродакшн, сколько было смен?
– Не помню, месяц наверное. Смен было две, и вторая смена была ад, потому что была сто процентная вероятность дождя по восемнадцати сервисам. Это было очень нервно, я очень плохо спал ночью, расстраивался. Проснулся, зная, что мы ничего не доснимем. А потом появился Саша Привалов, механик и фокусник, он посмотрел движение осадков, и получилось, что мы поснимали до дождя, затем во время ливня мы двигались на другую локацию, и он остался позади.
– Блин, кайф. А “Никаких Больше Вечеринок” как случился?
– Мне позвонил Гриша Шатохин из Fast Foxes, я его знаю ещё по MTV, потом по Вечернему Урганту. Я для них всегда был чувак из администрации, думаю, что они не особо мне доверяли, потом какое-то видимо появилось доверие из-за моих работ, он позвонил, сказал “Знаешь группу Cream Soda?”, я такой — ”Да, прикольно, знаю” — ”Вот, в общем есть идея, там есть спонсор виски William Lawson’s, давай я тебе скину сценарий, почитаешь, скажешь, хочешь участвовать или нет”, я почитал сценарий, он мало чем отличался от результата, и я подумал: прикольно, какая-то странная тема, можно поучаствовать.
И тогда, и сейчас я всё больше времени уделяю на препродакшн — запускается режиссёрское мышление раньше, ты ещё никого не подставишь, у тебя есть монтажёр, есть ты, оператор, и ты решаешь весь сеттинг, расположение, мизансценирование и дальше только с актёрами работаешь.
Мы четыре раза встречались с монтажером, с которым мы делали аниматик, я понял, что хватает, чего не хватает, какие сцены нужно делать больше, за счёт чего. И хоть мы всё переделали, очень помогло, что заранее продумали всё, это был самый важный шаг.
– Получается, съёмка короткого метра для журнала “Главбух” была до этого?
– Да, но они мне позвонили и позвали не из-за короткого метра, а из-за СБПЧ, и когда я показал, что снимал Баширова, они посмотрели, и сказали “Заебись, приезжай поговорим”.
– Как кстати с Башировым работалось?
– Невыносимый старик. Но я нашёл свой подход к нему, и уделял внимание только во время мотора. Был такой момент, когда я говорю “Здесь жалость к себе, здесь — отвращение к этим людям”. Он говорит — “Так, куда смотреть?”, — я говорю — “сюда, сюда, потом на меня”.
– С презрением на тебя? О это я даже играть не буду, давай скорее, это очень просто будет сейчас, Саш, прям буду только на тебя смотреть, очень просто с презрением будет смотреть. — Такой вот он чувак.
Меня этому Алиса, подруга-актриса научила, она меня очень многим вещам научила, просто человеческим. Потому что театр это бесконечная настройка друг на друга, в кино и особенно в рекламе этого вообще нет, в клипах этого мало, нет времени. А они посвящают месяцы тому, чтобы настроиться друг на друга. Когда короткий метр запускался, я чувствовал, что я самозванец, не очень понимаю что, как делать, они все там МХАТовские, из одной тусы, у них один тезаурус, а я его не знаю. И она мне сказала: “Чувак, это делается так: ты говоришь “я чувствую себя самозванцем”, тоже самое что мне повторяешь, а потом говоришь “Я знаю каким всё должно получиться, и если вы передадите через свои роли вот это, вот это, у нас получится всё очень круто”. Всё, и в этот момент становишься просто выше на голову.
– Есть же много людей, которые никогда бы это не сказали, чтобы для коллектива не выглядеть слабаком. Не всем эта стратегия близка.
– Это всё про пространство диалога снова.
Никто не знает как правильно, и надо каждый раз придумывать это, нужно посмотреть, что будет, если я сделаю это.
У актёров всегда есть момент, очень разный у всех: они тебя немножечко в начале должны проверить, потому что потом они тебе полностью отдадутся. Для этого они должны чуть-чуть хотя бы помучить. Когда мы с Никитой Кукушкиным познакомились, я как раз с Алисой сидел, он подошёл к ней (они учились вместе), сказал “Извини, пожалуйста” и начал до меня докапываться, очень смешно. И я понимаю, что буквально полгода назад я бы дико зажался, а тогда я такой: “Ну давай”.
Он подошёл ко мне с вопросом, может ли поцеловать меня в залысины на голове, потому что я с очень большим вниманием к ним отношусь, как Трамп. Я такой, “Да давай, только синяк не оставь”. И он поцеловал сюда, смотрит, я нормально реагирую, потом ещё что-то такое же сделал. В этот момент главное не думать, пойти с ним, плохо не сделает человек, поэтому тебе, чтобы он пошёл с тобой, тоже нужно показать, что ты готов на это, на какие-то честные вещи, честные ответы, на прозрачность.
Ты должен быть прозрачным и люди должны понимать что ты хочешь, какая у тебя там мотивация, и что ты понимаешь о своей идее. Это важно понимать всё, если не понимать, то чувствовать, чтобы вести куда-то.
– Кстати про идеи сценария, я училась в мастерской музыкального видео, и нас там очень сильно выдрачивали, чтобы мы могли сформулировать управляющую идею одним предложением. Не просто синопсис или тэглайн, а вот прям что значит каждая сцена, по каким законам она работает. И потом когда я начала общаться с другими режиссёрами и смотреть работы, я поняла, что вообще почти никто так не делает. В основе лежат чувства, или история, но в это не вкладывают конкретику.
– Я прочитал у кого-то не помню у кого, какого-то режиссёра, что помимо сценария должны быть какие-то очень простые слова, чтобы когда ты снимал сцену и думал, такое решение или такое, мог вспомнить эти слова, и понять, что подходит. Но это не смысл, боже упаси.
– Например?
– Для СПБЧ этими словами стали сезонная любовь. Я понял что это я про это снимаю, это звучит круто. Это любовь, у которой есть ограничение, это лето, которая точно закончится и все, кто смотрит, уже это знают, не знают только те, кто участвует.
– Получается, что управляющая идея звучала бы как “Сезонная любовь заканчивается”
– Ну да, сезон — значит, имеет имеет концовку.
– А для “Никаких больше вечеринок” какие были тэги?
– “Что на самом деле происходит на рыбалке”.
Ещё мой любимый тэг, в котором вообще всё хотелось бы сделать, это “Русское хтоническое безумие”. Завидую прям чувакам — Грише, Вадику и Саше (Чикен Карри – прим. ред.) — они заслужили своими просто потрясающими светлыми словами то, что они могут продавать такие темы. У меня было куча таких идей, но мне говорили — “Очень интересно, но это какая-то очень жёсткая тема”.
Я очень хотел сделать работу документальную про ножевой бой и людей, которые ножи делают в России. Сплав комизма и трагизма очень страшного. Там чуваки устраивают такую вещь, она называется “свинопух”. Они покупают огромную тушу свиную, одевают её в человека, вешают…
(Тут Саша замечает выражение на моём лице)
– Вооот, понимаешь, ты сразу такой: да нууу нааахуй! Они приносят свои ножи, это очень мужская история, психоаналитическая очень, потому что чуваки дерутся на резиновых ножах — они не могут друг друга проткнуть, они не могут друг друга порезать. И вот чувак покупает себе нож настоящий, которым можно убить человека, он не может его применить, но очень хочет, на плоти живой. И сквозь это всё брутальные шуточки, (хотя чувствуешь, что это какие-то айтишники из девяностых): “Если б были пальцы разлетелись бы веером сейчас” (изображает манеру). И я такой: “Блин, да ну нафиг! Это же сцена прям сейчас происходит. Чувак, ты из какой-то мифологии, ты не можешь быть настоящим!” Ну и как все русские мужики, которые транслируют брутальность, а на самом деле многого боятся — пропал, перестал брать трубки, зассал короче.
Вот, а пацаны умеют эту реальность продавать. В общем они круто эту идею продали, я даже не поверил, виски Lawson’s. После “Цвет настроения синий” у них такой огромный кредит доверия, что они могут что угодно предлагать, и все такие:
“Подождите, это они говно на Баскова вывалили и он после этого ещё популярнее стал? Пусть делают что хотят!”
Я думаю что это так работает, потому что они такие странные вещи могут продавать.
– Ты говорил, что есть вещи, которые тебе не нравились в сценарии, расскажи?
– Да, там есть моменты, на которые люди, кто снимает, говорили: “Без этого было бы лучше, более стильно”, но все кто шарит вообще в том, что мир большой сейчас, и нельзя сделать просто классные видео, оно должно работать, говорят “Круто”. Меня вначале дико бесили титры, я считал, что это провал, а потом Гудочек начитал текст, и я такой — “блин, работает”. Гриша сказал: “Ок, плохие титры, ок, значит у нас будет много комментариев, дизлайков на комментарии, лайков на другие комментарии, чувак, это всё работать будет на клип, не парьтесь вообще”.
– Русское хтоническое безумие. Что ещё ты бы включил в свой инструментарий или фирменный стиль?
– Мне кажется, что важно, чтобы режиссёр снимал про то, что он знает и что чувствует. Это очень простая идея, но мне странно, когда режиссёры снимают про условное будущее или прошлое. Мне поэтому нравится документалистика, чувство здесь и сейчас. В России многое меняется, закрывается, (сейчас) момент перехода, и мне кажется очень важно отражать своё ощущение реальности, в которой ты находишься. Не пытаться стать американский режиссёром в России. Про эту реальность снимать, а наша реальность это магический реализм, постоянная мифологизация, это люди, которые делают что-то потому, что соседка сказала, а не доктор. Этого практически нет в нашем кино.
Вот всем нравится The Blaze — Territory и прикол в том, что он про мигрантов: чувак приезжает либо с заработков, либо с тюрьмы, откинулся и приехал к родным. Нам бы сказали “Ой как-то очень тяжело, у нас и в жизни такого много, надо что-нибудь весёленькое”. Не надо, можно и это весёлым сделать, можно из этого сделать то, что ребята сделали с Cream Soda.
Мне кажется, если ты как-то этот фарш провернёшь всё-таки, в какой-то момент ты начнёшь огромное удовольствие получать от того, что то, что ты делаешь, имеет отношение к тому, где ты находишься, ментально и физически.
Я здесь, вот мои координаты, я делаю про это. Жизнь и то, что происходит, абсолютно точно интереснее для всех, сонных потребителей.
…
Post Scriptum
– Назови топ-3 клипа и/или режиссёра музыкальных?
– Ромен Гаврас, его работа для Justice — Stress это вообще топ, суперзлободневно. Движение камеры, присутствие съёмочной группы — всё выбрано очень круто. Конечно, там есть ссылки на кино, на бельгийское, французское, “Человек кусает собаку” и так далее. Ну вообще то, что он делал тогда, это бомба. Наверное, во многом сказалось влияние отца, Коста-Гавраса, который снимал общественно-политическое кино.
Ещё Hiro Murai нравится, например, клип, где в Японии чуваки. Или Earl Sweatshirt, на тепловую камеру снятый. И очень нравится сериал “Атланта”, который он делает.
Очень нравится Надя Ли Коэн, она ебанутая вообще. Babushka Boi норм, но ещё она снимает очень классные фэшн видосы, мне близки такие штуки.
Ещё норвежский режиссёр Кристоффер Боргли, это вообще просто жемчужина, но это не то, чтобы клипы совсем.
